Наконец прибыли в Феодосию, все-таки удалось обогнать немцев. Опять было темно. Прямо с палубы перелезли в какие-то телеги, телеги быстро помчались в степь, просто в ушах свистело. Это их увозили от немцев в дальние хозяйства.

А луна была очень яркая, и огромные звезды прыгали над головой. Дома таких звезд не было. Кто послал эти телеги? Кто издал приказ? Может, Одесский горком партии? Так никогда и не узнали.

И вдруг наступил рай, самый настоящий рай, потому что бабушка еще давно рассказывала, что рай – это большой сад, где растут прекрасные цветы и фрукты, поют птицы и льется молоко и мед. Все так и было, может быть, кроме меда. По утрам в саду пели птицы, прямо под ноги падали золотые августовские яблоки и груши. Спали на чистой соломе, застеленной белой холстиной, и утром их будил звон молока о кружки: «Пийти, диты, пийти!» И все это называлось теплым домашним словом Гречишкино. Станица Гречишкино, вот где они оказались.

Но главное – платье! Мама сшила ей чудесное платье. Ведь, честно говоря, одежды никакой не осталось, – последний тюк все-таки пропал вместе с затонувшим пароходом. А хозяйка подарила маме отрез, ярко-красный сатин в мелкий цветочек.

Как звали хозяйку? Все помнила: мягкий говор, молоко, яблоки, округлые руки в ямочках. А вот имени – нет, не сохранилось.

Платье получилось роскошное, в оборках, и еще лоскуток – маме на платочек. И тут рай закончился. Потому что кто-то, опять их тайный спаситель, издал новый приказ – срочно перебираться на станцию и ждать поезда.

Станция была серой и пыльной, хотя уже прошли первые осенние дожди. Они ночевали в маленьком сарае для хранения золы. Прямо посередине лежала гора золы из подсолнечника, оказывается, она была какая-то щелочная и годилась даже для мытья посуды. А они поселились с двух углов – в одном мама с бабушкой и Андрюшей, в другом – тетя Оля с детьми. Каждое утро мама и тетя Оля с малышами на руках шли встречать поезда, но их поезд все не приходил, пробегали только военные, которые назывались эшелоны. Так они и стояли часами, смотрели вслед эшелонам, а она и Гарик тут же играли в камушки, найденные между шпалами. Иногда эшелоны ползли так медленно, что можно было хорошо рассмотреть всех солдат. А некоторые и вовсе вставали и стояли часами, – солдаты бегали за кипятком, рассказывали последние новости с фронта, дарили куски сахару. В какой-то день мама заглянула по привычке в окно такого эшелона и вдруг принялась кричать: «Миша! Миша! Оля, это же Миша!» А тетя Оля ничего не поняла, и никто ничего не понял, и тогда мама сдернула свою красную косынку, сшитую из обрезков платья, и принялась махать, что было сил. Поезд остановился, на землю выпрыгнул настоящий живой дядя Миша, папа Гарика и Лени, и побежал им навстречу. Оказывается, он уже повоевал на своем фронте, был ранен, но очень легко и теперь возвращался в часть. «Как ты догадалась красным махать!» – все восхищался дядя Миша и обнимал маму, и тетю Олю, и даже бабушку. И все смеялись и плакали. Его поезд уходил только утром, и дядя Миша пришел ночевать к ним, в сарай с золой. Мама почему-то взяла Леню к себе, хотя он и пытался плакать, положила рядом с Андрюшей, а им с Гариком постелила прямо на земле. Но в сарае было тепло, они лежали рядом в темноте, и она как старшая обняла Гарика за шею, и он прижался лицом к ее плечу и так сопел тихонечко.

– Мы всегда будем дружить, – шепнула она Гарику на ухо, – давай?

– Давай, – сказал Гарик и еще теснее прижался к ее плечу. А в окно сарая светили огромные тихие звезды, и можно было совсем не спать, и щека Гарика грела сквозь рукав платья.

И были такие же звезды, хотя нет, наверное, она это сейчас придумала, ведь стояла зима, все время моросил дождь. Дождь зимой, надо же! Они брели с Гариком по чужой мокрой Одессе, только теперь уже она прижималась лицом к его плечу, сырой шершавой морской шинели.

– А обещала, что всегда будем дружить, – вдруг сказал Гарик. Он смотрел сверху – ну просто на целую голову выше – и совсем не улыбался.

А утром наконец приехал их поезд, все быстро залезли, мама впихнула заплаканную тетю Олю, Леню с Андрюшей. Бабушка расстелила на нижней полке одно из своих платьев, получилось почти как дома. Впереди их ждала новая земля под названием Казахстан.

Нет, что-то еще было, что-то очень важное и страшное случилось в поезде. Ах да, мама потерялась!

Мама ушла покупать горох. Да, да горох, сразу за станцией хозяйки продавали очень дешево. Всю дорогу кормились чем попало, поезд подолгу стоял на пыльных маленьких полустанках, пили кипяток, смотрели на проходящие назад эшелоны. Иногда удавалось добыть початок кукурузы, пару картофелин. А тут все побежали за горохом. И все успели вернуться, а мама нет.

Поезд тронулся сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, а мамы все не было, и бабушка начала страшно кричать, и тетя Оля кричала, и малыши, конечно, вопили как резаные, а поезд себе бежал, уносил их куда-то без мамы. «Догонит, догонит, – стали говорить женщины, – с санитарным поездом догонит или еще как-нибудь, дорога-то одна!»

Она стремглав бросилась к полке, схватила любимое платье, натянула, путаясь в рукавах. Дверь в вагоне совсем не закрывалась, если стоять на верхней ступеньке и держаться за железную ручку – отовсюду видно. И как это ей пришло в голову? Ах да, наверное, из-за маминого платочка. Бабушка ничего не понимала, бабушка пыталась утащить ее в вагон, даже шлепнула по попе, хотя папа никогда не разрешал бить детей.

Главное было не отпускать руки. Сколько она так стояла? День, не больше, хотя тогда казалось, что страшно долго. Пальцы совсем онемели, но зато перестали болеть. Бабушка сидела на полу и держала ее за ноги. Самое интересное, что мама действительно сразу увидела красное платье.

А горох мама растеряла, пока добиралась на санитарном поезде. Вот это было очень жалко.

Никто их не ждал в этом Казахстане, и никто их не любил. Хозяйка щурила маленькие глаза, громко возила кастрюлями по плите. Ее звали Алтын, вот ведь странное имя! А как звали детей? Нет, не вспомнить. Детей у хозяйки было двое, и у сестры – четверо, сестра в соседнем дворе жила. Вскоре хозяйка совсем переехала к сестре, весь дом им оставила, наверное, не хотела с чужими людьми жить. Мама не любила к ним ходить, а ее часто посылала то спросить что-нибудь, то отнести. Говорили, что муж хозяйкиной сестры пропал, уехал куда-то на лошади и не вернулся. А она-то сама видела, как поздним вечером к дому подъехал человек на коне, и у него было четыре руки! Да-да, четыре, она просто замерла от ужаса. А потом он вошел в дом, а одежду бросил на крыльце, и оказалось, что это рукава фуфайки торчат как руки, – они были чем-то набиты и завязаны внизу. А мама на нее накричала и велела никому не рассказывать. А за что спрашивается?

Все было плохо и непонятно в этом Казахстане. И главное, пропало любимое платье. Мама постирала и повесила на заборе, а утром встали – пусто. Бабушка говорила, что сама хозяйка и взяла, больше некому. Мама потом сшила другое платье, из мешка, совсем некрасивое, но делать было нечего.

Все вокруг были казахи, что тут отличать! И говорили на своем языке, правда, они с Гариком скоро научились понимать. Только один сосед – совсем обыкновенный человек, и фамилия обыкновенная – Кох. У них в Одессе сколько хочешь таких фамилий. Но он почему-то был немец. Сам маме сказал, все дети слышали. «Ты автоматчик?» – спросил Андрюша. А мама рассердилась, хотя чего на него сердиться, он же маленький! Кох был добрый, все время что-то помогал. Он много чего умел, даже поросят лечить.